И.Г. ЯКОВЕНКО ОТ ИМПЕРИИ К НАЦИОНАЛЬНОМУ ГОСУДАРСТВУ (Попытка концептуализации процесса)

Первосточник (Полис, №6(36) 1996. — С. 117-128.) http://litopys.org.ua/rizne/igyak.htm

ОПИСАНИЕ КАТЕГОРИЙ И ЯВЛЕНИЙ

Среди массы новых понятий, утвердившихся в нашем политическом словаре в последние годы, есть одно, на первый взгляд не самое заметное — понятие национальных интересов. О национальных интересах пишут авторы самых разных политических ориентаций. В советскую эпоху сущности, которые встают за этим, осмысливались, формировались и реализовывались совсем по-другому. При поверхностном взгляде на вещи может показаться, что национальные интересы Российской Федерации совпадают с государственными интересами СССР. Дело обстоит, однако, не так.

Проблема национальных интересов и полемика вокруг нее заслуживают внимания. Более того, выходящий за рамки публицистики разговор на эти темы требует предварительной работы. Надо уточнить многие определения и разграничить такие сущности, как нация, национальное государство, с одной стороны, и империя, реализующая качественно иной тип государственности, с другой. Соответственно, необходимо развести национальные и имперские интересы*, описать, хотя бы вкратце, логику формирования первых и вторых, и т.д. 

Вообще говоря, соотношение понятий "этнос", "нация", "народ" — весьма запутанная проблема.

[* В современной политической публицистике авторы традиционалистской ориентации часто выражают имперские смыслы в понятиях "держава", "державность", "державные интересы". Понятие "держава" и производные от него обрели смыслы имперского, сакрального, исконного. Как пишет М.В.Ильин, это слово "настолько нагружено имперским смыслом, что фактически стало обозначать имперский политический принцип в его специфически российской форме" (1).]

Самое академичное и менее всего дискутируемое за рамками научной литературы — понятие этнической общности или этноса. Оно представлено в модальностях племени, народности, нации. Его признаки: исторически возникшая общность, характеризующаяся единством (близостью) языка, антропологического типа, культуры.

Народ — понятие многозначное. Народом могут называть и племя, и всех граждан определенного государства, и нацию. Во всяком случае это понятие ценностно нагруженное, а потому подвержено идеологическим извращениям. Так, например, в советской идеологии эксплуататорские классы вычеркивались из народа. Под народом понимались низшие классы, "простолюдины". Вследствие всего этого, разбираясь в предложенной проблематике, лучше оставаться в рамках этнографической традиции и обходиться без идеологизированного понятия "народ".

После краха "единственно верного учения" предлагаются самые разнообразные трактовки нации. Однако, анализируя предлагаемые концепции, следует помнить, что за ними часто стоят определенные идеологические позиции. Они и задают параметры осознания этого явления. Вместе с тем, этнографы, историки, политологи наработали некоторые более адекватные сути дела концептуальные модели. Обобщая их, можно выделить нечто по крайней мере общезначимое. К устойчивым характеристикам нации относятся: историческая общность людей, складывающаяся в процессе формирования единства их территории и системы связей — экономических, политических, культурных, этнических. Возникновение нации задано формированием автономной человеческой личности как массового типа (базового субъекта общества). В результате развивается национальное самосознание. Нация — результат по-новому образующегося объединения людей после распада традиционных (архаических) общностей, сохраняющихся в теле феодального государства (К.Касьянова). Отметим, что марксистская наука уловила это обстоятельство, хотя и выражала его в присущей марксизму понятийной сетке, указывая на то, что нации формируются на основе капиталистических товарных связей. Естественный результат и необходимый момент формирования нации — создание национального государства. Нация при своем формировании, как правило, вбирает в себя близкие (родственные) этносы, но заодно "всасывает" и не слишком большие — несоизмеримые в своем объеме с объемом базового ядра — этнические группы, более или менее чуждые с точки зрения культуры и языка.

Если процесс такой интеграции не удается — районы проживания рассматриваемых этнических общностей выламываются из общего процесса нациеобразования, а значит с неизбежностью — и из границ возникающего национального государства*.

[* На самом деле процесс осложняется неравномерностью развития. Этнос, поначалу включенный в новую нацию, но не интегрированный в нее окончательно, может в определенный момент развития гражданского общества "очнуться" и начать борьбу за национальное обособление. Ситуации Квебека, Северной Ирландии, севера Италии, фламандской Бельгии, Страны басков говорят нам, что процесс генезиса наций в странах, реализующих модель национального государства, явно не завершился.]

Насколько устойчивы нации как исторический феномен? Пока — весьма устойчивы, хотя нет недостатка в прогнозах об их исчезновении. С появлением новых транснациональных общностей в Европе и Америке возникает ситуация, имеющая признаки кризиса нации. При всех обстоятельствах нации как конкретный исторический феномен подчиняются общему закону, регулирующему рождение и смерть социокультурных форм. Они возникают в силу того, что в определенный момент исторического развития оказываются адаптационными формами структурирования этнокультурного организма, и исчезнут, если перестанут быть таковыми.

Нации складываются по мере размывания средневековой целостности, в процессе секуляризации общества и культуры. Старая структура мира рушится и на ее месте возникает новая. Это многогранный процесс. Одна из сторон такого преобразования — перемещение сакрального, смыслонаделяющего и структурирующего космос центра из сферы надличностных общностей — рода, семьи, власти, церкви — к личности. Эта трансформация реализуется через крах мира должного, переход к парадигме реальности, "расколдовывание", по выражению Вебера, мира, через смену патриархальной, аристократической и теократической моделей — моделью гражданского общества, наконец, через перемещение целевых положенностей общества от целей, трактуемых как конечные и абсолютные, к интересам граждан.

Нация и национальное государство как фактор новоевропейской истории возникают в XVII — XVIII вв. Зародившись на северо-западе Европы (Голландия, Англия), этот процесс расходился от точки своего рождения к периферии и на рубеже 90-х годов XX в. широкой дугой охватил Юго-Восточную и Восточную Европу. Распад Югославии, Чехословакии и Советского Союза и рождение на их месте целого ряда национальных государств завершает, по-видимому, имперскую эпоху в истории Европы. Национальное государство оказывается абсолютно доминирующей формой государственности на континенте. Соответственно в Европе складываются новые, постимперские формы интеграции национальных государств.

Итак, сформулируем собственное определение. Нация — этап развития этноса, характеризующийся массовым становлением автономной личности, секуляризацией сознания и культуры (доминированием секулярных форм сознания), формированием гражданского общества и национального государства. Одна из ведущих функций такого государства — быть механизмом реализации национальных интересов*.

[* Естественно, что национальное государство не только реализует интересы, но воплощает и утверждает идеалы, мифы и ценности. Однако в данном исследовании мы выделяем именно этот аспект.]

Базовым интегратором национального государства выступает нация. Нация обнаруживается в национальном самосознании, которое и выступает как сила, рождающая и воспроизводящая такое государство. Личность, принадлежащая нации, определяется через этнокультурную, национальную самоидентификацию.

Типичное традиционное (средневековое) государство легко интегрировало в себе довольно сильно различающиеся этнические общности. Оно базировалось на неэтнических интеграторах, вбирало в себя местные элиты. При условии замкнутости отдельных регионов и отсутствии специфического мощнейшего феномена — национального сознания — различные этнические группы могли веками жить под одной государственной крышей. Конец средневековья задал новые интеграторы и покончил с традиционными государствами.

Переходим к империи. Определения империи, приводимые в справочной литературе, нас разочаровывают. Их характеризуют как большие либо полиэтнические государственные образования. Иногда используется перечислительный принцип, что вообще свидетельствует о капитуляции теоретической мысли, либо дается атрибутивное определение: государства, во главе которых стоит император. Правители Эфиопии в XX в. называли себя императорами. Являлась ли Эфиопия империей? Нет ответа на вопрос — в чем заключается имперское качество? Каков базовый интегратор империй?

В самом обобщенном понимании империя — это большое (очень большое) государство, которое воспринимается его подданными как целая Вселенная*.

[* Так, на беспредельность пространства империи, на переживание его как "совершенного, бесконечно расширяемого космоса" обращает внимание А.Ф.Филиппов (2).]

Как правило, такие государства полиэтничны и весьма устойчивы, формируют мощную бюрократическую традицию, опираются на традиционные структуры.

Историки выделяют два типа империй: ранние (древние) и империи, сложившиеся после "осевого времени". Природа ранних империй — специальный вопрос. Однако со становлением мировых религий империя — это прежде всего Идея. Монотеизм принес в мир идею всеобщей истины. Эта всеобщность имела одно социально-историческое последствие: она оказалась идеологическим обоснованием вселенской имперской идеи. Средневековым человеком империя осознавалась как проекция высших сакральных истин на пространство геополитической реальности, как воплощение Божьих Замыслов. Обозначим этот, первичный, тип империй как империи традиционные или теократические (идеократические).

Разумеется, сама Идея, о которой идет речь, никогда не бывает случайной. Идеи, порождавшие великие империи, были формами обнаружения цивилизационного синтеза. Иными словами, воплощением исторического императива. Они эксплицировали, давали имя существующей потенциально общности, которая складывалась на территории определенного этнокультурного региона. В религиозной Идее осознавал себя культурный круг, субойкумена. Иначе никакая Идея не победила бы.

Итак, если базовый интегратор национального государства — нация, то базовый интегратор традиционной империи, на наш взгляд, — Идея. Она воплощается в ценностях Веры (идеологии) и особом социокультурном комплексе — имперском сознании. На уровне отдельного субъекта имперское сознание реализуется в формах конфессиональной (идеологической) самоидентификации: правоверный, добрый католик, православный, советский человек.

Соотнося империю и национальное государство, следует вспомнить о том, что национальное государство занимает место, освободившееся с распадом империи. И эта смена фиксирует различные этапы истории. Великие империи осуществляли синтез больших цивилизационных кругов. Национальные государства возникают на их месте — т.е. в рамках сложившихся цивилизаций. Их возникновение фиксирует следующий этап развития, связанный с секуляризацией, концом Великих Идей и формированием новых механизмов развития. Понимание империи как земного воплощения Истины объясняет, думается, основные специфические черты империи.

Так, полноценная средневековая империя принципиально безгранична. Ее идеология покоится на нерушимой вере в абсолютный, всеобщий характер верований и ценностей, земным отражением которых выступает империя. А потому любые границы временны, преодолимы в перспективе и передвигаются при каждом удобном случае. Реальность ставит определенные геополитические барьеры и этнокультурные границы, за которыми ассимиляция инокачественного материала практически невозможна, воздвигает пределы безграничной агрессии, диктует необходимость создания сателлитов. Но идеология империи и ее метафизика "грезят" о всемирном владычестве. Так были устроены Византия, Халифат, Оттоманская и Российская империи, СССР.

Приведем некоторые примеры. Возражая сегодняшним "русским националистам", которые "стремятся загнать Святую Русь... в более или менее компактные границы", идеолог православной империи Татьяна Глушкова пишет: "... ведь с точки зрения духовной Святая Русь безгранична, отчего же с политической хваткой кладут ее на прокрустово "национальное" ложе эти — православные державники?" (3). Итак, империя — земное отражение небесной духовной субстанции, а поскольку Святая Русь безгранична, то и Российская империя не может иметь конечных границ. Установить религиозной империи вечные границы — значит усомниться в божественном, вселенском характере породившей ее Истины. Средневековый человек переживает империю как отражение Бога в земной топологии. И православие (коммунизм), и православная (коммунистическая) империя могут быть не вселенскими, не всемирными лишь временно, пока Создатель или История не закончили срок испытания людей. Но настанет день, и Учение, а значит и Империя, охватят собой весь мир. На этом стоит традиционное религиозное сознание. Как пишет С.Я. Матвеева, "имперский принцип, по сути, безграничен, границы империи обозначает лишь установленный в данный момент баланс сил..." (4).

Национальное государство как политическое оформление нации принципиально ограничено. Оно может претендовать на территории, заселенные соотечественниками, если те по каким-то причинам оказались в рамках другого государства, а также на сферу интересов, причем в этой сфере оно стремится контролировать политическую реальность, но не поглощать кого бы то ни было. Ибо такая политика несет в себе прямую опасность для нации, поскольку интегративные потенции любой нации конечны, а процесс интеграции покоренных, как показывает история, непредсказуем*.

[* К XVIII в. национально ориентированные политики Западной Европы осознают бесперспективность завоеваний и присоединений иноэтнических территорий в самой Европе. Национальный принцип начинает трансформировать традиционное политическое мышление.]

Другое фундаментальное различие национальной и имперской моделей лежит в сфере соотношения личности и государства. В империи каждый человек и население как целое является средством. Цель империи — Идея, отражением которой Империя и выступает. Назначением национального государства является обслуживание общества, т.е. совокупности автономных и социально стратифицированных автономных индивидов. Государство, "конституированное общением своекорыстных индивидов" (А.Ф.Филиппов), оказывается инструментом для достижения целей и интересов этих индивидов.

Еще раз обратимся к нынешним идеологам имперской парадигмы. М.Назаров утверждает: "Либеральная демократия, в отличие от марксизма, не отвергает Божий Замысел столь откровенно и яростно. Она лишь игнорирует этот замысел, провозглашая свободу человека самому выбирать путь для достижения личного земного счастья". И далее: "... лишь православное мировоззрение ставит государство на верное место в шкале ценностей между личностью и Богом. Государство ...является лишь органом служения более высшей ценности — Замыслу Божию"(5). С точки зрения имперского человека государство существует не для защиты законных интересов своих подданных (о гражданах здесь речи быть не может), а для служения Замыслу, как его понимает средневековое сознание.

Из этого стержневого принципа государственной философии вытекают конкретные политические формы как империи, так и национального государства. Национальное государство реализует демократический принцип, утверждающий суверенитет народа; империя — иерархический, утверждающий суверенитет автократа, монарха, высшего иерарха как медиатора между Истиной и подданными, стоящего неизмеримо выше всех смертных. Отсюда — разница моделей государственного устройства, политической практики, и стилей, политической ментальности и т.д.

Цели и интересы как национального государства, так и классической империи могут быть соотнесены еще в одном отношении. Цели и ценности средневековой империи носят иррациональный характер. Они трансцендентны человеку. Кроме того, цели империи несопоставимы с целями подданных и в ценностном отношении, ибо цели божественны, а подданные есть не что иное, как средство для достижения этих целей. В пределе все общество без остатка можно и должно положить во имя бесконечно великих целей. Ни о каких интересах граждан здесь говорить не приходится. Государственные, имперские, державные интересы—проекция трансцендентных целей идеократического общества на экран политической реальности. Сакральные цели иррациональны и фундаментально мифологичны.

Существует серьезная и трагическая дистанция между конечной целью имперского проекта, как она видится в имперской мифологии, и объективным результатом реализации данной целевой установки. Идеальная цель—Всемирная империя. Реальность же—угасание или крах идеократической империи и растворение этноса метрополии в общей массе населения империи.

Цели национальные — порождение Нового времени, эпохи "расколдовывания" мира. Они принципиально рациональны и восходят не к людской трактовке Божьего Замысла, а к отдельной личности. Собственно, цели национального государства сводятся к устойчивому и благополучному самоподдержанию и разворачиваются в другом измерении, нежели великая имперская цель, которая, будучи утвержденной в политическом плане, оборачивается "поглощением" соседей. Социальный и экономический прогресс, конкурентное развитие, поддержание высокого статуса собственного государства не связаны с пересмотром границ. Для национального государства значима и постоянно актуальна другая категория — национальные интересы. Национальные интересы — проекция законных личных целей и интересов большинства общества. Государство выступает как механизм улавливания этих интересов, их интеграции, формулирования и реализации. Так интересы общества обретают статус национальных и превращаются в ориентир конкретной государственной политики.

Идеологи империи избегают осмысления своих притязаний и потребностей в категории интересов. В этом принципиальное отличие ценностных систем средневекового и гражданского общества. Интерес—вещь якобы низменная, эгоистическая и для земного воплощения высшей Истины неподобающая. Поэтому идеологи империи предпочитают идеальную категорию целей. Во имя целей можно и должно жертвовать. А жертвенность — главная добродетель подданного. У идеального подданного, от высшего сановника до последнего солдата, не должно быть своих интересов, кроме интересов Дела, Веры, Идеи. В реальности, конечно же, есть и интересы, и цели. Однако они осмысливаются в несобственных, извращающих суть дела идеологических конструкциях. Кроме того, конечные цели религиозной империи химеричны и принципиально невыполнимы.

Далее, конструкция теократического общества такова, что и цели и интересы оказываются сферой трактовки, выработки и реализации со стороны политической элиты, рассматривающей подданных как средство, как сырье для утверждения высшей Истины. В такой ситуации цели и интересы государства неизбежно трансформируются в цели и интересы бюрократии. Здесь есть важный момент — речь идет о бюрократии как единой своекорыстной целостности. В любой империи на поздних этапах ее истории появляются императоры, отождествляющие себя с идеей империи. Они могут опираться на сравнительно узкий слой сподвижников. Эта группа вступает в конфликт с имперской бюрократией и неизбежно проигрывает. Либо император-идеалист отказывается от активной политики и принимает порядок вещей, либо его убирают. Исход этого конфликта задан тем, что всякая империя неизбежно превращается в организм, обеспечивающий жизнь и процветание аппарата.

Рациональный компонент имперского понимания собственных интересов неотвратимо сочетается с иррациональными сверхцелями. Национальные интересы и цели, наоборот, принципиально рациональны. Они рождаются после "расколдовывания" мира и предполагают достижимость и реальность. Необходимый элемент формирования концепции национальных интересов —увязывание их с законными (т.е. нормальными, справедливыми, равными) интересами других субъектов мировой политики. В имперской же парадигме видится единственный законный интерес у других — встать под руку Империи и принять ее Веру. Все остальные интересы незаконны, и данный исход, в конечном счете, якобы неизбежен.

Национальные интересы принципиально диалогичны. При этом имеются в виду и диалог внутри общества в ходе формулирования концепции интересов, и диалог с другими государствами в ходе взаимоувязывания концепций интересов. Национальные интересы постоянно оценивают и соотносят по принципу "овчинка/выделка". Доходы и преимущества должны покрывать издержки от политики. В противном случае конкретные политические цели обессмысливаются. Имперские же цели принципиально находятся вне оценки с точки зрения затрат — результата. Поскольку цель — мировое господство и царство Божественной Истины, не существует таких жертв и усилий, которые были бы для этого чрезмерными. В реальности, однако, правители империй вынуждены подсчитывать затраты. Даже Сталин не мог пожертвовать более чем пятой частью подданных, ибо надо же было кем-то управлять. Но масштабы выжимания соков и развеивания по ветру как человеческих жизней, так и ресурсов в традиционной империи и в национальном государстве не сопоставимы.

Имперские цели-интересы принципиально монологичны и эзотеричны. Они мыслятся как упавшие с небес. На самом деле эти концепции, как уже говорилось, вырабатываются политической элитой империи в ходе согласования претензий и интересов отдельных групп и властного слоя. Естественно, все это происходит вне широкого и открытого диалога, ибо полная закрытость — атрибут сакральной Власти. Имперские цели-интересы не менее монологичны и по отношению к соседним государствам, поскольку имперская Власть не имеет во Вселенной себе равных и ответ несет единственно перед Создателем.

Обращаясь к этой теме, А.Янов показывает эволюцию статусных притязаний Ивана Грозного. В 1558 г. в ноте датскому королю царь указывает, что последнему не к лицу "такого православного царя и всея Руси самодержца называть Братом". Через два года в дипломатической переписке Ивана упоминаются два равных ему суверена — цесарь римский, да еще турецкий султан, которые "во всех королевствах першие государи". В 1572 г. из круга равных вычеркивается и цесарь, "потому, что кроме нас да турецкого султана ни в одном государстве нет государя, которого бы род царствовал непрерывно через двести лет... А мы от государства господари, начаши от Августа кесаря из начала веков". В 1581 Иван утверждает, что "Божьим милосердием никоторое государство нам высоко не бывало" (6). Правда, в реальности имперская власть вынуждена считаться с порядком вещей и с внешнеполитическими силами. Но это та реальность, которая не укладывается в мифологему. А потому учет ее есть компромисс, отход от идеала. Идеалу имперской власти удовлетворял Иван Грозный. После его правления Империя рассыпалась, но это уже —другое дело. Сознание, существующее внутри имперского мифа, не должно знать о том, что последовательная реализация этой мифологии ведет к краху государственности.

Очевидно, что в национальном государстве и империи субъекты индивидуальные и коллективные различны: автономная человеческая личность — в национальном государстве; субъект традиционного общества — в империи; соответственно, традиционное, часто сословное, общество империи — и гражданское общество национального государства. Из приведенного сопоставительного описания более или менее должно быть ясно, чтó автор представляет себе под субъектом национального государства, т. е. нацией.

В свою очередь, традиционное общество существует искони. Оно не распалось на индивиды и не пережило собирание заново, в чем и состоит процесс рождения нации. Традиционное общество имеет определенный этнический субстрат. И если этот этнос в силу ряда обстоятельств оказывается базой формирования империи — мы имеем дело с этносом метрополии.

Имперский этнос и нацию различает базовая интенция. Нации акцентируются на приватном интересе, на обособленности. Становление нации — акт огораживания, выделения некоторого собственного пространства, фиксирования своей особости. Имперские этносы стремятся за горизонт, одержимы желанием растворения всего в себе. Кончается это всегда одинаково (если вовремя не распустить империю): они сами без остатка растворяются в растворяемых и исчезают.

Как показывает история, одни народы создают империи, другие — нет. Для обозначения этносов, порождающих империи, необходим определяющий термин. Иногда обращаются к понятию "исторические народы", но оно, на наш взгляд, является весьма нечетким. Речь должна идти об этносе метрополии, об этнокультурной базе традиционной империи. Ю.М.Бородай утверждает, что русские — имперообразующая нация. Понятие "имперообразующее" на редкость удачное, выражающее суть исторической интенции, заложенной в этносе метрополии. Однако в предложенной категориальной системе имперообразующая целостность не может быть названа нацией. Поэтому примем формулировку Бородая с уточнением — имперообразующий этнос.

Существует огромная специальная тема — качественные характеристики имперообразующего этноса; исторические условия и предпосылки формирования таких этнокультурных целостностей. Оставим эти проблемы за рамками нашего исследования, ограничив себя констатацией того, что одни народы несут в себе импульс к созданию империй и имперская модель впечатана в их культурный код, а другие — нет.

Помимо всего перечисленного, империя и национальное государство различаются системой ценностей, мифами, характером культуры, наконец, проектами. Однако нас интересует другая проблема: как развести исторические перспективы образующего государство этноса в империи, с одной стороны, и национальное государство — с другой. Имея в виду эту проблему, обратимся сначала к феномену имперской бюрократии.

ПРОБЛЕМА БЮРОКРАТИИ

Вспомним тезис М.Назарова о том, что подлинное государство должно быть органом служения Замыслу. Современный человек, самым искренним образом пытающийся принять систему аргументов идеолога средневековья, не может не задаться вопросом, откуда интепретаторам теократии известен Божий Замысел. Для Назарова тут все очевидно: истинность истолкования этого замысла гарантирована святостью церкви. Далее, принцип симфонии гарантирует слияние целей и интересов власти земной и небесной. Иными словами, для снятия всех сомнений необходима не только безусловная вера в Бога, но и равная вера в Церковь (Партию). В этой неразрывной целостности и заключается, собственно, суть средневекового сознания.

Сторонний наблюдатель этого интереснейшего феномена может заметить, что идеологи теократии совершают фундаментальную подмену, которая ими, прежде всего, не фиксируется. Теократия, согласно прямому переводу с греческого, — власть Бога. Однако такая власть принципиально невозможна. На самом же деле режимы, выдающие себя за теократические, реализуют власть именем Бога, или теономикратию. То есть между Богом (Истиной, Идеей) и империей как ее земным воплощением возникает опосредующая инстанция — элита, политическая и идеологическая, этой самой империи. Можно, конечно, верить в то, что рассматриваемый нами слой не имеет никаких собственных целей и интересов, и исходящие из данной сферы импульсы носят абсолютно идеальный характер. Однако всеобщая история и некоторые общие представления о человеческой природе свидетельствуют в пользу другой точки зрения. Властная элита империи, находящаяся вне контроля со стороны общества— а это положение задается базовым для империи иерархическим принципом — обречена на перерождение в своекорыстную корпорацию. Что и происходит по завершении героического этапа имперского развития.

В реальности традиционная империя с момента эмансипации государственного аппарата от Идеи начинает жить во имя правящего слоя — бюрократии и социальных сил, монополизировавших этот слой. Отсюда и начинается закат традиционной империи. Сама эмансипация элиты от Идеи неизбежна, задана природой человека и законами социального развития.

ИМПЕРСКИЙ ЦИКЛ И ИНТЕРЕСЫ НАЦИИ

Диалектика соотношения объективных интересов имперообразующего этноса и созданной им империи, соотношение этноса метрополии и имперского сценария развития раскрываются в имперском цикле. Какова логика имперского цикла, т. е. разворачивания империи?

В жизни империи можно выделить три этапа. Первый — становление империи. Вначале идея всеобщей, божественной Истины овладевает некоторым народом, находящимся на стадии "пассионарного" взлета. Он проникается ею и начинает раздвигать границы, расширяя территорию Царства Истины и одновременно своей власти. Это самая удобная в идеологическом отношении и героическая фаза имперского существования. Ибо естественные эгоистические интересы имперообразующего этноса оказываются упакованы в идеи, притязающие на статус общечеловеческих, и не только отдельно люди, но и целые народы могут удовлетворять своим желаниям, понимая их как службу идеальным устремлениям.

На данном этапе фундаментальный конфликт, с одной стороны, между конечностью, ограниченностью во времени и пространстве, качественной определенностью всякого этноса и, с другой, всечеловеческим вненациональным характером любой всеобщей идеи еще не осознан в своей трагичной непреодолимости. Какое-то время общество живет иллюзиями того, что со временем удастся "оромеить", "обарабить", "отуречить" и т.д. всех подданных, и новая общность явит собой единство веры (идеологии) и этнокультурного комплекса. На уровне простых масс еще не ощущаются этнически и культурно значимые последствия имперского расширения, а на уровне элиты имеют хождение химеры вроде "новой исторической общности".

Второй этап — эпоха рубежного равновесия или "плато". Суть его — в неустойчивом равновесии базового и захваченного. Империя уже вышла за пределы своего этнокультурного региона и столкнулась с неспособностью интегрировать в однородное целое носителей другого цивилизационного качества. Но это не воспринимается пока как прямая угроза этнокультурной базе империи. Заметим, что для России этим рубежом будет эпоха от Екатерины до второй половины XIX в. Наиболее прозорливые мыслители и поэты империи начинают понимать, что в своем логическом развитии последняя несет в себе отрицание этноса метрополии и приветствуют это как подвиг высшего самоотрицания во имя последней Истины (Тютчев). Хотя этот итог рассматривается как более или менее отдаленная перспектива (7).

Здесь уже появляются первые неудачи, военные поражения. Приходит усталость. Снижается пассионарность. Однако империя и ее элита остаются и, верные идеологии и исторической инерции, продолжают движение вширь. Так разворачивается третий этап имперского цикла — заката и деструкции.

Поскольку в христианстве нет "ни эллина, ни иудея", вселенская идея по определению несет в себе отрицание идеи этноса-имперостроителя. И по мере становления действительно великой, соразмерной если не всему земному шару, то хотя бы ойкумене Империи начинается эпоха жесточайшего кризиса имперского организма. Когда покоренные территория и население в 3-4 раза превосходят объемы этнокультурной базы империи, перед метрополией начинает маячить реальная перспектива растворения в завоеванном мире или перспектива дезинтеграции. Первое — катастрофа для имперообразующего этноса и его культуры. Второе — для носителей имперской традиции, а также для самой имперской элиты.

На третьем этапе население империи обнаруживает, что произошел слом вектора. Вектор ассимиляции, вчера еще обещавший полное растворение всех без остатка в этносе метрополии и создание новой исторической общности, "обогащенной" элементами культур покоренных народов, меняется на противоположный. И народы, которые еще вчера представлялись почти растворенными, обреченными вот-вот исчезнуть в новой общности, вдруг восстают словно из небытия. Люди вспоминают свой язык и культуру и "вываливаются" из гущи поверхностно ассимилированной культуры империи. Г.Кнабе в монографии "Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима" описывает интереснейшее явление: в памятниках III в. историки встречают документы, составленные на языках давно покоренных и, казалось бы, полностью романизованных племен. Одновременно происходит слом вектора территориальной экспансии. Территория империи вышла за пределы сколько-нибудь естественного ареала. Стабильно удерживать ее в принципе невозможно. Но и уйти, как правило, не хватает духу. А потому идет постепенное отступление, перемежающееся бессмысленными попытками переломить ситуацию, вернуть хоть что-то из всего, что обречено уйти навсегда. Войны перестают приносить метрополии какие-либо ресурсы и преимущества. Верная имперскому сценарию, метрополия истощается в бесплодных попытках возвращения безвозвратно утерянных земель. Этнос метрополии, вчера еще обретавший, начинает терять слишком многое.

Постепенно становится очевидным, что имперский Проект не состоялся. Регионы, принадлежащие другой цивилизации, не принимают великую Идею, а остаются лишь подданными и сохраняют свое цивилизационное своеобразие. За пределами "своего" цивилизационного круга традиционная имперская политика ассимиляции не срабатывает. Далее, разворачивается процесс перерождения сердцевины империи. Правящая элита, в соответствии с логикой создания полиэтнического целого, утрачивает моноэтничность и превращается во вненациональный комплекс, не имеющий культурных корней и связей с имперообразующим народом, а потому замыкается на своих сугубо эгоистических, корпоративных интересах, а те сводятся к расширению власти, могущества, привилегий, оборачиваются ограблением провинций метрополии при сохранении некоторой свободы на окраинах в обмен на лояльность центру. Жизнь части покоренных территорий оказывается значительно более сытой и менее обременительной, чем жизнь метрополии. В самой метрополии разворачивается необратимый процесс обезлюдивания провинции. Разбегаются крестьяне, чахнут провинциальные города. Жизнь бурлит в столице, которая наводняется представителями покоренных народов и превращается в Вавилон.

Подрывается универсальная база всех традиционных империй — сельская община имперообразующего этноса. Бесконечные войны на окраинах, которые неизбежны в случае, когда государство притязает на удержание не входящих в его геополитический и цивилизационный круг территорий, истощают метрополию. Империя превращается в силу, явно противостоящую интересам и перспективам имперообразующего этноса. Элита, бюрократия, армия становятся абсолютно чуждыми народу метрополии силами (этнически, культурно и духовно), высасывающими из него (этого народа) все соки на поддержание дряхлеющего государства. Этнос метрополии попадает в ситуацию перенапряжения. Перед ним в полный рост встает перспектива растворения. Создавшим империю народом овладевает апатия.

К этому времени крах надежд на реализацию большого имперского Проекта становится абсолютно очевидным*.

[* В византийском обществе в эпоху заката находились интеллектуалы, призывавшие императора сложить утративший всякий смысл титул императора ромеев и объявить себя королем эллинов. Характерно, что этого не случилось. Впавшая в полное политическое ничтожество Византия ушла в небытие в блеске имперских воспоминаний и смехотворных для XV в. вселенских притязаний.]

На каком то этапе этнокультурная ассимиляция побежденных незаметно переродилась в ассимиляцию покорителей в море покоренных. Империя отступает на всех фронтах: на границах от нее отпадают сателлиты, в столицах правят бал "инородцы". Уже не имперский этнос ведет массовое расселение на покоренных территориях, а "варвары" и "инородцы" отдельными островками заселяют малолюдные территории в зоне традиционного расселения этноса метрополии.

Мало того, те, кто вчера еще спешил объявить себя правоверным (ромеем, русским и т.д.), вдруг вспоминают о своих корнях; возникает новая постимперская реальность внутри еще не почившей империи. Для имперообразующего народа наступает время исторической расплаты.

Если вести речь о некоторых объективных интересах народа как системного целого, как особой самовоспроизводящейся целостности, которая находится в условиях постоянной конкурентной борьбы с другими народами за территорию и ресурсы, то соотношение интересов имперообразующего этноса и империи претерпевает определенную метаморфозу. На начальном этапе эти интересы совпадают. Приток людей и ресурсов, создание крепкого государства, еще не слишком далеко вырвавшегося за границы своего этнокультурного круга, работает на этнос. Но затем интересы империи и этноса начинают расходиться. Отсюда и признаки усталости: отчуждение государства (власти) от этноса, сверхусилия, потраченные на удержание территории, ставшей неподъемной, "вавилонизация" центра. На позднем этапе империя несет смерть этносу метрополии — отчасти потому, что замыкает его в рамках тупиковой модели развития. В сознании людей роятся сладостные воспоминания об ушедшем величии и пустые мечтания. Только отказ от традиционной империи дает этносу метрополии шанс на выживание.

В порядке отступления. Как имперский сценарий может соотноситься с объективными интересами народа, создающего империю? Как соотносятся между собой объективные интересы народа, создающего национальное государство, и национальный сценарий развития?

Для ответа на эти вопросы необходимо развести два явления — объективные интересы нации и субъективную трактовку этих интересов. Начнем с объективных. Памятуя о том, что объективные интересы представляют собой некоторую абстракцию, выявить их, хотя бы приближенно, можно лишь с помощью научного анализа. Перечислим, в порядке такого приближения, набор универсальных параметров, присущих объективным интересам нации как живой целостности: самовоспроизводство, сохранение самотождественности, адаптация к меняющемуся миру, успех в борьбе за сохранение собственной геополитической ниши, постоянное поддержание конкурентоспособности относительно других народов (и для этой цели — повышение уровня организации), пропорциональный рост численности и т.д.

Если объективные интересы можно помыслить как универсальную, предзаданную и в этом смысле неизменную сущность, то субъективная трактовка этих интересов конкретна и представляет собой движение общественной мысли по пути опознания объективности. От эпохи к эпохе трактовка интересов меняется, обогащаясь новыми акцентами и нюансами. 

Национальный сценарий развития в каждый исторический момент производен от доминирующей трактовки национальных интересов, зависит от степени понимания обществом своих собственных интересов, а также понимания им окружающего мира, объективных возможностей его преобразования, баланса сил и интересов на мировой арене.

В этом смысле дистанция между объективными интересами нации и национальным сценарием развития на каждом этапе времени равна дистанции между объективной реальностью и доминирующей в обществе картиной этой реальности. Понятно, что дистанция между этими явлениями неустранима. Существует инерция мышления, мифы и стереотипы вчерашнего дня, сменяемые мифами дня сегодняшнего. Это — искажения гносеологического характера. Они, если не снимаются, то смягчаются в ходе истории.

Существуют также неустранимые искажения вследствие различия социальных интересов отдельных групп общества. Вечно и неизбывно стремление политической элиты и влиятельных социальных сил трансформировать политику государства (а значит, и концепцию национальных интересов) в соответствии с корпоративными или групповыми интересами. Трансформации, заданные эгоистическими социальными импульсами, минимизируются по мере развития гражданского общества. Чем более укоренены правовые начала, чем глубже либеральные и демократические традиции, чем шире круг людей, вовлеченных в процессы обсуждения национальных интересов, чем жестче и многообразнее контроль за государством со стороны общества, тем меньше дистанция между пониманием своих интересов обществом как целым и политикой структурирующего это общество государства.

Зафиксировав принципиальную невозможность добиться полного совпадения объективных интересов нации и доминирующей в национальном государстве трактовки этих интересов укажем, что в тех пределах, которые очерчивают поле деятельности человека в каждый конкретный момент исторического развития, модель национального государства дает возможность совместить реальную политику государства с объективными интересами его граждан. Добавим, что зрелое национальное государство живет в ситуации положительной обратной связи. Политические институты постоянно отвечают перед обществом за последствия государственной политики, которая вырастает из концепции национальных интересов. А результаты движения по неоптимальному, ошибочному пути сразу же оказываются предметом общественного обсуждения.

Национальное государство, в значительной мере конституированное идеями общественных интересов, по крайней мере не предполагает конфликта между государством и этнической целостностью, сформировавшей данное государство. Национальное государство для того и создавалось, так и задумывалось, чтобы максимально сгладить, свести на нет любой конфликт между обществом и государством.

СЕКУЛЯРИЗАЦИЯ

Вернемся к проблемам имперского развития. Империи умирают не только по естественным причинам. Есть и еще один, внешний для традиционной империи общеисторический элемент, связанный с концом средневековья в широком смысле. Духовная революция, вызванная угасанием теоцентристского сознания, "добивает" традиционные империи. Секуляризация вынимает из империи религиозный (идейный) стержень. Империя лишается высшего, божественного обоснования, обессмысливается и в тот же миг осознается как сословное, кастовое, классовое предприятие имперской политической элиты и бюрократии.

Секуляризация — не переход от вершин религиозного сознания к безверию, как утверждают идеологи реставрации. Ядро процесса секуляризации — в "приватизации" верований и убеждений. В ходе секуляризации смещается центр тяжести, меняется диспозиция владеющей инстанции. Не я принадлежу некоторой Истине, надличностной и абсолютной, и, соответственно, Церкви или Партии, эту истину воплощающей, а некоторые убеждения и верования принадлежат мне.

В секуляризующемся сознании меняется образ религиозной Идеи и характер ее переживания. Абсолютная космическая Истина, которая по определению является всеобщим императивом, лишь временно не утвердившимся в этом качестве (причем сама империя и есть механизм утверждения Истины), исчезает и возникает более сложная картина. Средневековый религиозный комплекс расслаивается. Любая религиозная система обретает два измерения: субъективного и объективного уровня. Являясь безусловной истиной веры на субъективном уровне, она выступает теперь как равноправная, в одном ряду с другими, на уровне социальной объективности. Я верю, так как я верю, и думаю, так как я думаю. Это — мой выбор и моя ответственность. Каждый человек может совершать свой выбор среди базовых ценностей и религиозных убеждений. Это — его право и его ответственность. Секулярный человек исходит из принципиальной множественности религиозных систем.

И еще один чрезвычайно важный момент. Для секулярного человека верования — дело человеческого выбора, они не являются предметом доказательного утверждения; он не ищет контрольного эксперимента, верифицирующего религиозные убеждения в границах этого мира. Однако империя и была таким контрольным экспериментом. Для человека средневековья истинность веры подтверждается блеском и величием Империи. В этом воплощении небесной Истины черпал он свои силы.

Как узловая точка распада традиционного космоса, секуляризация фиксирует становление автономной личности: понятно, что теократической империи уже нет места. Секуляризация свидетельствует о смене исторического императива: цивилизации формируются и обнаруживаются не в разреженном пространстве Абсолютных Истин, а в пространстве либеральных конвенций. Дух покидает империю и она поразительно быстро деградирует.

Именно в силу этого обстоятельства традиционные империи оказываются самыми мощными заповедниками средневекового сознания. Политическая злита империй кладет все силы на создание барьеров и железных занавесов, поскольку секуляризация несет с собой смерть империи и всем социальным силам, паразитирующим на ее теле.

Первая волна секуляризации в России пришлась на начало XX в. Она была задавлена коммунистической инверсией, обеспечившей еще несколько десятилетий религиозного горения общества. Вторая, окончательная и, вопреки иллюзиям идеологов традиционализма, необратимая волна секуляризации, началась с 1956 г. За тридцать лет коммунистическое — религиозное — сознание превратилось в руины. Смерть советской идеологии принесла два фундаментальных для России события: конец советской империи и конец средневековья. Поэтому Россия — в известном смысле — уникальная страна, где можно точно датировать момент завершения средневековья. Это случилось 21 августа 1991 года.

ТИПОЛОГИЯ ИМПЕРИЙ

Помимо базовых, исторически первичных феноменов — средневековой империи и национального государства — в истории Нового времени реализуются еще две типологические единицы — колониальная империя и империя посттеократическая.

Первая в этом ряду — колониальная империя. Ее важно отличать от средневековой империи. Колониальная неидеократическая империя создавалась ассоциациями граждан при поддержке государства. Подобные империи возникали в XVIII — XIX вв. на базе лидирующих государств Европы. Колониальные империи — образования паллиативные. Они возникали на фоне становящихся национальных государств. Молодая нация, исходя из эгоистических интересов, приращивала к своей территории заморские владения, превращая их в объект эксплуатации. При этом ни о каком взаиморастворении или создании единой целостности и тем более целостности, заданной трансцендентной Идеей, переживаемой как вселенский проект, не было речи.

Колониальные империи эксплуатируют подчиненные территории; здесь содержится элемент самоотрицания, саморазрушения, поэтому их век не слишком долог. Сочетание национального государства, конституированного полноправными индивидами, и бесправных колониальных владений несло в себе противоречие. Признание неотъемлемых прав и интересов субъекта метрополии предполагает признание таких же интересов и у объекта колониальной эксплуатации. Кроме того, колониальные империи проходят цикл выравнивания социокультурного потенциала. Эффективная эксплуатация возможна только при условии значительного барьера между стадиально продвинутой метрополией и отстающими колониями. Выравнивание потенциалов, происходящее как неизбежный результат колониального существования, снимает колониальную ситуацию как таковую. Рано или поздно в колонии формируется собственное общество; она проникается идеями и ценностями метрополии, что делает колониальный статус невозможным.

Колониальные империи обладают заморскими территориями. Традиционные же, как правило, покоряют тех, кто рядом, хотя могут иметь и территории за морем. Если колониальные империи эксплуатируют прежде всего колонии, то традиционные часто эксплуатируют метрополию жестче, чем инородческие провинции.

В колониальной империи нация метрополии всячески охраняет себя от ассимиляции. Этот процесс в каких—то пределах неизбежен в условиях империи, но он минимизируется. Культура метрополии не впитывает в себя большие пласты культур покоренных, а усваивает минимально необходимое и полезное. Традиционной империи свойственно растворение в себе массы покоренных народов.

Традиционные развивают самое ядро, или имперский центр, и укрепляют приграничные районы — как скорлупу. Причем такая стагнация традиционных империй происходит часто на фоне резкого роста инокультурных инородческих окраин, в которых реализуется не традиционно имперское, а буржуазное, капиталистической, национальное качество. В Оттоманской империи, например, процветали саджаки Болгарии и Сербии. В испанской империи Габсбургов — Голландия. В Российской — промышленные анклавы возникли на территории Польши и Украины, в СССР — в Прибалтике.

Колониальные империи развивают колонии ровно на столько, на сколько это необходимо для выкачивания из них ресурсов, для решения задач управления и для удержания власти. Это касается инфраструктур, кадров, промышленности и культуры. Традиционные империи живут во имя некоей высшей трансцендентной сущности. Колониальные — во имя общества метрополии как коллективного субъекта, присваивающего блага и преимущества от обладания колониями. Конечный адресат колониального могущества—отдельный подданный, гражданин метрополии.

Закат колониальной империи связан с неустранимым и неизбежным процессом перекачивания социокультурного качества в колонию в ходе ее эксплуатации. На определенном этапе в колониях неизбежно возникают национально-освободительные движения. Как только сумма убытков, связанных с удерживанием и управлением колониями, превышает сумму прибылей и преимуществ, извлекаемых из них, — колониальная империя обречена. Характерно, что в нужный момент общество колониальной империи демонстрирует волю к ее роспуску. Силы, стоящие на пути, сметаются. Всех оасовцев нещадно бьют, ибо метрополия живет не в средневековье, а в "расколдованном", рациональном мире и умеет считать. Сравним это с Россией, где с момента покорения Средней Азии не было ни одного года, когда сумма налогов и прибылей казны хотя бы сравнялась с суммой расходов на содержание территорий.

Конечно, распад колониальной империи — весьма болезненный для метрополии, ее культуры и народа процесс. Но по своим последствиям он не идет ни в какое сравнение с тем, что переживает в конце своего пути имперообразующий этнос традиционной империи.

Выше речь шла о некоторых объективных характеристиках колониальных империй. Изнутри они осмыслялись совсем иначе. Колониальные империи также создавали свою мифологию. Вообще говоря, ни одно крупное, а тем более всемирно-историческое дело не совершается без мифологии; так уж устроен человек. Ему проще реализовывать свои интересы, находясь в убеждении, что он преследует великие и возвышенные цели. А потому и колониальные империи создавали свой, цивилизаторский миф. Он как бы тяготел к величию замысла традиционной империи: колониальная империя несла на захваченные территории не Абсолютную Истину, поблекшую в секулярную эпоху, а дары цивилизации и гражданственности, ставила предел междоусобицам, утверждала мир и законность. При случае колониальный администратор был не прочь осознавать себя и свое служение как средство достижения идеальных целей (например, утверждения цивилизации); отсюда идея "бремени белого человека". В Англии в конце XIX в. служение идее империи психологически породило даже своеобразную религию: религию империализма.

Наконец, в завершение типологии империй следует упомянуть особую, промежуточную модель, которая возникала в результате трансформации средневековой идеократической империи в колониальную. Назовем ее посттеократической. Подобную эволюцию прошли как испанские, так и австрийские Габсбурги. К XVIII в. Испания изживает пафос средневековой теократии и обращается в отягощенную рутинными элементами колониальную империю. Сходная ситуация была в Австро-Венгрии, которая также являла собой интересный пример наложения средневекового и колониального моментов. Интеграция средней Европы под эгидой "германского духа", т. е. онемечивание, переживавшееся как сакральная религиозно-цивилизаторская работа — суть Австро-Венгерского проекта. Перед нами пример эволюции теократического проекта, превратившегося в проект этноцивилизационный. Такая комбинация была возможна в эпоху разворачивания процессов секуляризации. Наконец, колонизация Латинской Америки представляла собой этноцивилизационный проект всемирно-исторического масштаба, представленный средневековым имперско-католическим миром.

Посттеократическая империя — также паллиативное, саморазрушающееся образование с ограниченым сроком жизни. В широкой исторической перспективе такая империя оказывается этапом на пути к системе национальных государств. Поскольку провинции посттеократических империй более смешаны с метрополией и более продвинуты в цивилизационном отношении, нежели классические колонии, они раньше созревали для национально-освободительного движения, что и вело к распаду империи. Кроме того, метрополия этих империй несла в себе многие пороки классических теократии: была слабой, малодинамичной, склонной к застою. Посттеократические империи не находили сил и ресурсов для борьбы с национально-освободительными движениями. В результате ни одна из них не пережила первую мировую войну, в то время как колониальные империи закончили свою историю в 60-е годы XX в.

По всей видимости, с наступлением колониальной эпохи и утверждением реальности Нового времени, тенденция перерождения поздней теократической империи в империю колониальную носит общеисторический характер. Как мы отметили, в рамках посттеократии происходит вызревание факторов, обеспечивающих распад империи и становление на ее месте системы национальных государств.

Есть твердое ощущение того, что в логике своего развития Россия также была обречена на трансформацию из теократической в колониальную империю. Однако такая эволюция "не успела" произойти. Логика российской истории вступила в конфликт с глобальными процессами. Возникшая на глубокой периферии Европы (гораздо более глубокой, нежели периферийность австрийских и испанских Габсбургов), Российская империя трагически задерживалась в стадиальном развитии. К тому времени, когда в России созревали предварительные условия для трансформации, логика общеисторического процесса диктовала другие сценарии. Ответом на внешний императив, диктовавший секуляризацию и движение в сторону национального развития, в России явился большевистский переворот, обеспечивший возрождение идеократии и классической империи. В советской версии империя дожила до середины 80-х годов нашего века, когда имперский принцип полностью исчерпал себя, и стала последней из мировых империй. Ее крах закончил эру великих империй в истории.

Иными словами, Россия пережила фазу посттеократической империи в рамках советского периода. При кажущейся парадоксальности такого вывода, на наш взгляд, он отвечает историческим реалиям. Стадиально Советский Союз был безусловным шагом вперед относительно унитарной Российской империи. В рамках СССР складывались основы регионального представительства, формировались местные элиты, развивались национальные культуры колониальных окраин. Наконец, формировались национально-освободительные движения. Все это и составляет объективное содержание истории посттеократических империй. В советской скорлупе вызревали организмы будущих независимых государств*.

[* Отметим, что в самом СССР наблюдалась тенденция — и на самом верху, и вплоть до диссидентской правой — к явному, декларированному перерождению идеократической империи в колониальную. Данную тенденцию объединяют в понятии "национал-большевизм". 

Эти процессы хорошо описаны в нашей литературе. Однако история не дала шансов на реализацию такой трансформации. Практически подобная эволюция происходила, особенно после Великой Отечественной войны, но идеологические рамки остались незыблемыми. Поэтому СССР так и не обрел завершенных форм посттеократической империи.]

К сказанному выше остается добавить, что особое сходство России и Австро-Венгрии или латиноамериканского мира во многом задано рассматриваемой нами типологической близостью.

Наконец, одно общее замечание к предложенной типологии. В моделях национального государства, классической империи, колониальной и посттеократической империй нами описаны идеалтипические структуры. В реальности чистота форм смазывается разнообразными, часто противоречивыми, тенденциями. Элементы колониальной империи можно усмотреть в политике Османов (особенно на поздних этапах) или в таком "чистом" национальном государстве, как США. В некоторых случаях, например, в Португалии, типология империи четко не просматривается. Тем не менее, предлагаемая нами структурная сетка позволяет попытаться выделить базовые модели, описать их качественные характеристики, определить логику развития.

1. Ильин М.В. Держава. — "Полис", 1994, № 2, с. 128 — 129.

2. Филиппов А.Ф. "Империя" в современной политической коммуникации. — Куда идет Россия? Альтернативы общественного развития. М., 1995, с. 458.

3. Глушкова Т. На руинах имперского сознания. — "Завтра", 1995, № 32.

4. Матвеева С.Я. Возможности нации — государства в России: попытка либеральной интерпретации. — "Полис", 1966, №1, с. 155.

5. Назаров М. Мистический смысл российской государственности. — "Завтра", 1995, № 31.

6. Янов А. После Ельцина. М., 1995, с. 107 — 108.

7. См. Цымбурский В. Тютчев как геополитик. — "Общественные науки и современность", 1995, № 6.